Ожерелье бурь
Sep. 13th, 2009 01:15 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
karetuВ те давние времена, когда дети леса еще не разучились заплетать в косы ветви весенних берез, а морские сестры частенько кружились в танце с дочерьми рек, стоял на самом краю земли, на берегу бесконечного океана город Илла.
Жили в том городе моряки да рыбаки, торговцы да наемники, изредка приходили к ним на ярмарку сумрачные лесные жители да румяные садоводы, хлеборобы с пшеничными волосами и даже странники в незаметных сизых плащах, приходили, любовались диковинками из-за моря, что привозили мореходы-горожане, слушали странные песни - то ли свист вихрей, то ли плеск моря, что привозили из-за океана местные сказители, и снова уходили, скользя сквозь город, как вода проскальзывает сквозь рыбачьи сети.
Окружали гавань городскую скалы, и только один пролив меж ними мог впустить корабль снаружи - пролив бурь. Называли его так, потому что при любом, самом маленьком шторме швыряло лодки да каравеллы на скалы справа да на рифы слева, и разбивался корабль, и ничто не могло спасти моряка-неудачника, решившегося пройти в гавань в бурную погоду.
И говаривали люди, что где-то там, на самой глубине пролива в синих, кристальных водах покоится ожерелье бурь - драгоценность немалой тяжести, сокровище всех морских сестер, то самое, которое ни одна из них не носит поодиночке, ибо ноша слишком тяжела даже для водных созданий. И будто бы заключены в том ожерелье все шторма мира, и стоит овладеть им - всегда твоя ладья будет плыть по водной глади даже посреди урагана. Еще старики сказывали, что нельзя пытаться добыть драгоценность - не приносит такая власть счастья.
Не разглядеть морских дев взрослым очам, слишком быстро плещутся они меж волн, и только юные глаза могут заметить водное создание. Дети на заре иногда видели морских сестер, играющих с длинной сверкающей нитью, и, когда шептали об этом матерям, те плакали, глядя на зеленые волны; шторм несли такие игры, бури предвещали эти забавы. И закрывалась гавань, тревожно сигналил маяк; не ходите, рыбаки, не ждет вас в океане рыба, а только гибель...
А на следующий день темнело небо, рыдали ливнем тучи, и на волнах плясала пена, так похожая на камни ожерелья бурь, и прибивали к пляжам города остатки погибших судов, разметанных по бесконечным водам. И снова блаженное спокойствие разливалась по океану на дни и недели, и забывали рыбаки об гибельной драгоценности - до следующего шторма, и только матери посылали ребятню с первыми лучами солнца глянуть, не видно ли ожерелья, не грозит ли городу новая буря.
Но никто не посылал к берегу Инсела - не было у него ни отца, ни матери, а только память. Умерла его мать родами, а отец сгинул в одну из начертанных бурь. Прибило остатки отцовской лодки к берегу, и долго рыдал мальчишка, скорбя о судьбе своей, а после возненавидел морских жительниц и поклялся овладеть самим ожерельем бурь, ибо стало украшение для него причиной бед и корнем зла.
Впрочем, клятва - клятвой, а как добыть то, что спрятано под самой толщей воды, в сердце бездонного пролива? Даже самый искусный ныряльщик не может достичь там дна, даже самый богатый торговец не выкупит сокровище у морских дев, даже самый отважный воин не завоюет водные просторы, даже самый премудрый маг вряд ли справится с чародейками, перебирающими сверкающие камни на утренней заре...
Вырос Инсел, но не стал он ни рыбаком, ни торговцем, а нанялся матросом на каравеллу и уплыл за край земли на года, и забыли о нем горожане, пока не вернулся юноша в родную гавань через двадцать лет в огромной изукрашенной ладье, но не в синем наряде морехода, не в стальных доспехах воина, даже не в сумеречном одеянии мага, но в белом плаще певца.
- Странный выбор, - шептались старики, и заглядывались на сверкание чудного одеяния девушки, а матери их зашторивали окна, когда Инсел проходил мимо их домов; чуяли они недоброе, хоть что тут скажешь: певец в торговом городе всегда найдет себе пропитание.
Причалил он у самого берега, чтоб лучше слышать дыхание прилива, и зажил отшельником. Приглашали Инсела петь на свадьбы и на крестины, на похороны да рождения, и щедрой рекой лились монеты к нему; каждому хотелось услышить редкий, медвяный голос искусного певца.
Жил же певец нелюдимо, не заглядываясь ни на девушек, ни на вдовушек, и только нанял себе в услужение глухонемую сироту Эстели с зорким взглядом: готовить, да прибирать, да быть за хозяйку, да по утрам с первым лучем солнца высматривать на берегу морских сестер. Пошептались горожане да затихли; не было у Эстели родни, да и мало ли у соседей своих дел: устроилась сиротка в услужение, сыта - ну и ладно.
И вот однажды поутру засверкала в волнах длинная цепь ожерелья, закружились в заливе морские сестры, с визгом понеслись дети к матерям, ну а малышка Эстели, как было велено, знаками сообщила своему суровому господину о том, что буря грядет.
И вышел на берег Инсел-певец, и заскользил над водой его голос, и пел он песнь печали такой, что горько зарыдали все горожане, и заплакали в небе птицы, и волны от горечи свернулись в мягкие клубки, и затуманились от грусти глаза морских сестер, и слезы их смешались с солеными океанскими брызгами.
А Инсел все пел и пел, и стонал его голос в приливе, и с каждой новой слезой слабели морские девы, и потянуло их к берегу, бросило на пустынный пляж обессилевших сестер, а меж ними лежала дивная драгоценность - ожерелье бурь.
Белый, как полотно, Инсел поднял с песка ожерелье бурь, показавшееся ему странно легким, и, не глядя на задыхающихся на воздухе морских сестер, поднялся на свою ладью.
Глухонемая же Эстели не слышала песни, заворожившей весь город, и больно ей было не от музыки - от взгляда на бьющихся на песке морских дев, и потащила малышка их к воде, хоть и тяжелы водные создания для людских рук. Казалось, не хватит у нее сил, но доволокла девочка глубинных жительниц до первой соленой волны, и тем спасла.
Обнял океан своих детей, вернулись силы к морским сестрам, но не нашли они ни на отмелях и пляжах, ни в глубинах океана заветной драгоценности своей - ожерелья бурь, ибо лежало оно в каюте ладьи, и для Инсела сверкали отныне камни.
А наутро грянула буря, трепал пролив шторм, но, как по маслу, двугалась по океанской плоти зачарованная ладья Инсела, а на груди его блистало ярче вспышек бледных молний ожерелье бурь.
И веселились горожане - властелином моря признали они Инсела-певца, и только маленькая служанка Эстели все вспоминала печальные очи морских дев - истинных хозяек ожерелья.
И снова не было штормов дни, и недели, и месяцы. Но только однажды заскользили по воде с ранними лучами солнца легкие морские сестры, да не увидили их ни дети, ни взрослые - не было у сестер более сверкающего ожерелья.
Только Эстели, что не одарена была ни слухом, ни голосом, а только зрением, заметила морских дев, и побежала к горожанам, знаками пророча бурю, да не послушались ее люди: кто же осмелится тронуть город, когда в гавани стоит ладья Инсела-повелителя моря, владельца ожерелья бурь.
А наутро коснулся города своим дыханием ураган, смывая пляжи, снося дома, разметав корабли в щепки, словно детские игрушки, и только вокруг ладьи Инсела гладкой была вода. Люди в панике пытались добраться до зачарованного корабля: там было ожерелье бурь, сулящее безопасность.
Полной стала ладья, набитой людьми и тяжелой, а за пределами волшебного корабля бушевал шторм, каких еще не видели, без конца и края. И почудилось людям, что слишком загружен этот корабль, не хватает ни места, ни пищи, ни воды во спасение, и кому-то надо уйти в ураган. И семьи держались за семьи, и взрослые говорили за детей и за себя, но не было семьи у Эстели, и не могла она ни молвить, ни услышать, как кто-то крикнул: вот и жертва.
И вывели Эстели к борту. Знаками просила служанка защиты всемогущего Инсела, но глядел великий певец только на игру камней в волшебном ожерелье бурь. Ни слова он не молвил своим медвяным голосом, ни звука ни спел, когда летела девочка за борт, в ураган. Да только, падая, уцепилась Эстели в панике за Инсела рукой, да и сорвала с груди певца тяжкую цепь ожерелья бурь. И принял девочку и драгоценность океан.
Только коснулось ожерелье волн, как стих ураган. Горький крик сорвался с уст Инсела, онемел он с горя да и кинулся за ожерельем в пучину морскую, но не приняло его море, отступили волны, очутилась ладья на берегу. Ушел океан, оставил город земным жителям.
Со временем отстроили дома люди, а ладья Инсела все стоит на берегу, и каждый день спускает немой певец на воду свой корабль, а океан все выносит и выносит его обратно. Не принимает вода певца, и тщетно с берега пытается разглядеть он сверкающее в глубине моря ожерелье бурь.
Говорят еще, что дети изредка видят в заливе морских сестер. И стало их больше на одну, и все так же играют они в первых лучах солнца с ожерельем бурь. И еще сказывают, что когда поет новая морская сестра - быть урагану, уходят люди из гавани, оставляют скарб и жилища свои, и только немой Инсел остается в пустом городе слушать песни Эстели о том, как качается в самом сердце воды ожерелье бурь.
Жили в том городе моряки да рыбаки, торговцы да наемники, изредка приходили к ним на ярмарку сумрачные лесные жители да румяные садоводы, хлеборобы с пшеничными волосами и даже странники в незаметных сизых плащах, приходили, любовались диковинками из-за моря, что привозили мореходы-горожане, слушали странные песни - то ли свист вихрей, то ли плеск моря, что привозили из-за океана местные сказители, и снова уходили, скользя сквозь город, как вода проскальзывает сквозь рыбачьи сети.
Окружали гавань городскую скалы, и только один пролив меж ними мог впустить корабль снаружи - пролив бурь. Называли его так, потому что при любом, самом маленьком шторме швыряло лодки да каравеллы на скалы справа да на рифы слева, и разбивался корабль, и ничто не могло спасти моряка-неудачника, решившегося пройти в гавань в бурную погоду.
И говаривали люди, что где-то там, на самой глубине пролива в синих, кристальных водах покоится ожерелье бурь - драгоценность немалой тяжести, сокровище всех морских сестер, то самое, которое ни одна из них не носит поодиночке, ибо ноша слишком тяжела даже для водных созданий. И будто бы заключены в том ожерелье все шторма мира, и стоит овладеть им - всегда твоя ладья будет плыть по водной глади даже посреди урагана. Еще старики сказывали, что нельзя пытаться добыть драгоценность - не приносит такая власть счастья.
Не разглядеть морских дев взрослым очам, слишком быстро плещутся они меж волн, и только юные глаза могут заметить водное создание. Дети на заре иногда видели морских сестер, играющих с длинной сверкающей нитью, и, когда шептали об этом матерям, те плакали, глядя на зеленые волны; шторм несли такие игры, бури предвещали эти забавы. И закрывалась гавань, тревожно сигналил маяк; не ходите, рыбаки, не ждет вас в океане рыба, а только гибель...
А на следующий день темнело небо, рыдали ливнем тучи, и на волнах плясала пена, так похожая на камни ожерелья бурь, и прибивали к пляжам города остатки погибших судов, разметанных по бесконечным водам. И снова блаженное спокойствие разливалась по океану на дни и недели, и забывали рыбаки об гибельной драгоценности - до следующего шторма, и только матери посылали ребятню с первыми лучами солнца глянуть, не видно ли ожерелья, не грозит ли городу новая буря.
Но никто не посылал к берегу Инсела - не было у него ни отца, ни матери, а только память. Умерла его мать родами, а отец сгинул в одну из начертанных бурь. Прибило остатки отцовской лодки к берегу, и долго рыдал мальчишка, скорбя о судьбе своей, а после возненавидел морских жительниц и поклялся овладеть самим ожерельем бурь, ибо стало украшение для него причиной бед и корнем зла.
Впрочем, клятва - клятвой, а как добыть то, что спрятано под самой толщей воды, в сердце бездонного пролива? Даже самый искусный ныряльщик не может достичь там дна, даже самый богатый торговец не выкупит сокровище у морских дев, даже самый отважный воин не завоюет водные просторы, даже самый премудрый маг вряд ли справится с чародейками, перебирающими сверкающие камни на утренней заре...
Вырос Инсел, но не стал он ни рыбаком, ни торговцем, а нанялся матросом на каравеллу и уплыл за край земли на года, и забыли о нем горожане, пока не вернулся юноша в родную гавань через двадцать лет в огромной изукрашенной ладье, но не в синем наряде морехода, не в стальных доспехах воина, даже не в сумеречном одеянии мага, но в белом плаще певца.
- Странный выбор, - шептались старики, и заглядывались на сверкание чудного одеяния девушки, а матери их зашторивали окна, когда Инсел проходил мимо их домов; чуяли они недоброе, хоть что тут скажешь: певец в торговом городе всегда найдет себе пропитание.
Причалил он у самого берега, чтоб лучше слышать дыхание прилива, и зажил отшельником. Приглашали Инсела петь на свадьбы и на крестины, на похороны да рождения, и щедрой рекой лились монеты к нему; каждому хотелось услышить редкий, медвяный голос искусного певца.
Жил же певец нелюдимо, не заглядываясь ни на девушек, ни на вдовушек, и только нанял себе в услужение глухонемую сироту Эстели с зорким взглядом: готовить, да прибирать, да быть за хозяйку, да по утрам с первым лучем солнца высматривать на берегу морских сестер. Пошептались горожане да затихли; не было у Эстели родни, да и мало ли у соседей своих дел: устроилась сиротка в услужение, сыта - ну и ладно.
И вот однажды поутру засверкала в волнах длинная цепь ожерелья, закружились в заливе морские сестры, с визгом понеслись дети к матерям, ну а малышка Эстели, как было велено, знаками сообщила своему суровому господину о том, что буря грядет.
И вышел на берег Инсел-певец, и заскользил над водой его голос, и пел он песнь печали такой, что горько зарыдали все горожане, и заплакали в небе птицы, и волны от горечи свернулись в мягкие клубки, и затуманились от грусти глаза морских сестер, и слезы их смешались с солеными океанскими брызгами.
А Инсел все пел и пел, и стонал его голос в приливе, и с каждой новой слезой слабели морские девы, и потянуло их к берегу, бросило на пустынный пляж обессилевших сестер, а меж ними лежала дивная драгоценность - ожерелье бурь.
Белый, как полотно, Инсел поднял с песка ожерелье бурь, показавшееся ему странно легким, и, не глядя на задыхающихся на воздухе морских сестер, поднялся на свою ладью.
Глухонемая же Эстели не слышала песни, заворожившей весь город, и больно ей было не от музыки - от взгляда на бьющихся на песке морских дев, и потащила малышка их к воде, хоть и тяжелы водные создания для людских рук. Казалось, не хватит у нее сил, но доволокла девочка глубинных жительниц до первой соленой волны, и тем спасла.
Обнял океан своих детей, вернулись силы к морским сестрам, но не нашли они ни на отмелях и пляжах, ни в глубинах океана заветной драгоценности своей - ожерелья бурь, ибо лежало оно в каюте ладьи, и для Инсела сверкали отныне камни.
А наутро грянула буря, трепал пролив шторм, но, как по маслу, двугалась по океанской плоти зачарованная ладья Инсела, а на груди его блистало ярче вспышек бледных молний ожерелье бурь.
И веселились горожане - властелином моря признали они Инсела-певца, и только маленькая служанка Эстели все вспоминала печальные очи морских дев - истинных хозяек ожерелья.
И снова не было штормов дни, и недели, и месяцы. Но только однажды заскользили по воде с ранними лучами солнца легкие морские сестры, да не увидили их ни дети, ни взрослые - не было у сестер более сверкающего ожерелья.
Только Эстели, что не одарена была ни слухом, ни голосом, а только зрением, заметила морских дев, и побежала к горожанам, знаками пророча бурю, да не послушались ее люди: кто же осмелится тронуть город, когда в гавани стоит ладья Инсела-повелителя моря, владельца ожерелья бурь.
А наутро коснулся города своим дыханием ураган, смывая пляжи, снося дома, разметав корабли в щепки, словно детские игрушки, и только вокруг ладьи Инсела гладкой была вода. Люди в панике пытались добраться до зачарованного корабля: там было ожерелье бурь, сулящее безопасность.
Полной стала ладья, набитой людьми и тяжелой, а за пределами волшебного корабля бушевал шторм, каких еще не видели, без конца и края. И почудилось людям, что слишком загружен этот корабль, не хватает ни места, ни пищи, ни воды во спасение, и кому-то надо уйти в ураган. И семьи держались за семьи, и взрослые говорили за детей и за себя, но не было семьи у Эстели, и не могла она ни молвить, ни услышать, как кто-то крикнул: вот и жертва.
И вывели Эстели к борту. Знаками просила служанка защиты всемогущего Инсела, но глядел великий певец только на игру камней в волшебном ожерелье бурь. Ни слова он не молвил своим медвяным голосом, ни звука ни спел, когда летела девочка за борт, в ураган. Да только, падая, уцепилась Эстели в панике за Инсела рукой, да и сорвала с груди певца тяжкую цепь ожерелья бурь. И принял девочку и драгоценность океан.
Только коснулось ожерелье волн, как стих ураган. Горький крик сорвался с уст Инсела, онемел он с горя да и кинулся за ожерельем в пучину морскую, но не приняло его море, отступили волны, очутилась ладья на берегу. Ушел океан, оставил город земным жителям.
Со временем отстроили дома люди, а ладья Инсела все стоит на берегу, и каждый день спускает немой певец на воду свой корабль, а океан все выносит и выносит его обратно. Не принимает вода певца, и тщетно с берега пытается разглядеть он сверкающее в глубине моря ожерелье бурь.
Говорят еще, что дети изредка видят в заливе морских сестер. И стало их больше на одну, и все так же играют они в первых лучах солнца с ожерельем бурь. И еще сказывают, что когда поет новая морская сестра - быть урагану, уходят люди из гавани, оставляют скарб и жилища свои, и только немой Инсел остается в пустом городе слушать песни Эстели о том, как качается в самом сердце воды ожерелье бурь.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2009-09-14 09:54 am (UTC)no subject
Date: 2009-09-14 02:39 pm (UTC)no subject
Date: 2009-09-14 03:03 pm (UTC)no subject
Date: 2009-09-14 03:05 pm (UTC)no subject
Date: 2009-09-14 03:10 pm (UTC)no subject
Date: 2009-09-14 03:14 pm (UTC)Теперь начнет сниться следующая, про доспехи бога, пока не напишу, так и будет стучаться в голову.