karetu | Память

Сначала Роза Георгиевна забыла название города. Ничего особенного, конечно, название вертелось на языке, пряталось под языком, ворочалось где-то за щекой, и Роза Георгиевна отчаянно морщила лоб, пытаясь вспомнить, как же называется этот маленький городок, она же там была совсем недавно... пыталась вспомнить - и не помнила.
Нет, она, естественно, спросила мужа, и Феденька подсказал ей. Она проглотила название, произнесла его - да-да, конечно, а как еще он мог бы называться, этот городишко, шелестящий листвой по полупустым вечерним улицам - и снова забыла. Память треснула, как старая лаковая шкатулка, и кусочки памяти, облупившись, начали осыпаться.
Город - ерунда, с кем не бывает. Кому какое дело, право, как ему называться, этому городку. Роза Георгиевна почти не расстроилась, а к утру забыла обо всем.
События выскакивали из памяти Розы Георгиевны так же легко,как кипяток сочится через дуршлаг. Пять минут назад она помнила, как зовут младшего внука, вот этого оболтуса прямо рядом с ней, а вот сейчас - не помнит, и никак ей не припомнить, Алешка, Артем, Костик, нет, кажется, не Костик. Как бисер, она перебирала знакомые имена, и ни одно из них не казалось ей подходящим, все были одинаково красивыми и чужими.
Имена ушли первыми, потом потерялись названия вещей. Желая пододвинуть стул, она долго припоминала, как же назвать сидение, и, наконец, со вздохом произносила слово "это". Дай мне это, пожалуйста... и неизменный Феденька протягивал ей уроненные очки, подушку или кошелку, неважно, все вещи постепенно слипались в ее голове в некую бесформенную, безымянную, безликую груду.
Довольно долго с Розой оставались глаголы. Она помнила, что такое идти, сесть, лежать, она все еще знала, что значит смотреть и отвечать, но самой ей ответить на простые вопросы становилось все сложнее: слова из близких друзей превратились вдруг в неуловимые тени, прятались от нее, и она почти судорожно пыталась нащупать в своей осыпающейся памяти верные звуки.
Семья - если она еще помнила, что такое семья - так вот, семья поместила Розу Георгиевну в клинику, доктора издавали какие-то звуки - Роза Георгиевна уже не разбиралась, какие именно, но звуки особых надежд не сулили.
Однако она еще различала лица - докторов, родных, а, может, ей казалось, что она различает лица - ведь каждый день, каждый час память таяла. Роза Георгиевна уже не помнила, как ее зовут, но все еще тянулась навстречу Феденьке, не совсем понимая, почему она тянется, и, конечно, не помня имени.
Однако постепенно и это послевкусие памяти начало пропадать.
Дольше всего, на удивление самой Розы Георгиевны, помнились ей какие-то качели на заднем дворе бабушкиного дома, скрипучие качели между двух кривых берез, и подорожник внизу, и она, Роза, бежит к качелям, не помня названий и слов.
Феденька ходил к ней каждый день, но уже больше по привычке - не то чтобы он верил в то, что память вдруг вернется и Роза Георгиевна сумеет его узнать, но иногда вдруг хотелось надеяться, что слабая улыбка Розы Георгиевны предназначается ему, а не тем качелям, на которых она почти летела где-то там, в прошлом, ставшим единственно возможным из настоящих. Но нет, Роза его не узнавала, да она уже и не помнила, что такое узнавать - воспоминания продолжали уходить, вычищая самое нутро ее памяти до бесстыдной наготы.
Феденька глядел на жену и тихо нашептывал себе о том, что когда-нибудь Роза вернется, держал ее такие знакомые пальцы. Роза не узнавала, терялась, но и руки не отнимала, глядела перед собой слепо и светло, и не знал Феденька, что же она там видит, за что еще цепляется ее очищенное сознание.
И не поверил Феденька, когда Роза вдруг уставилась на него непонимающими глазами и спросила: "Феденька, что я здесь делаю?"
Роза Георгиевна забыла, что потеряла память.